Фото: Анна Литвиненко
— Саша, несмотря на все перемены и пертурбации, происходившие с «Сансарой», группа дожила до серьезного юбилея – в этом году ей исполняется 20 лет. Какие мысли тебя посещают по этому поводу?
— Это очень условная дата, потому что нынешней команде только три года, но действительно — я взял в руки гитару 20 лет назад, начал заниматься музыкой, собрал коллектив, и сразу появилось название, которое существует до сих пор. Если честно, я никогда не задумываюсь о каких-то сроках, рубежах, юбилеях. В этом смысле для меня все развивается логично и органично, но такие праздники всегда нравятся людям вокруг, поклонникам, поэтому – почему бы не придумать что-то интересное. Например, я бы с удовольствием устроил концерт, на котором сделал бы один совместный номер с теми ребятами, с которыми мы начинали и очень долго выходили вместе на сцену.
— В разные времена твой коллектив называли не просто группой, но и движением, сообществом. Какое из определений тебе ближе?
— Учитывая само название группы, я воспринимаю ее как нечто личное – историю личного развития, пути. Дать ей имя «Сансара», зная значение этого слова, было достаточно смелым решением. В тот момент, когда все начиналось, мы, конечно, не задумывались о том, что из всего этого получится. Теперь, оставшись один из первого состава, я понимаю, что, прежде всего, это моя собственная глубокая внутренняя история. Но параллельно это и музыкальный коллектив, и, конечно, сообщество – в проекте участвовало много людей, причем, не только те, кто были на сцене, но также те, кто меня окружал, и продолжают быть рядом до сих пор. Если бы не они, судя по всему, я бы сейчас не занимался музыкой. «Сансара», безусловно, существует и как некий продукт шоу-бизнеса. Можно рассказывать о ней с разных точек зрения, и это будут четыре разных интервью.
Фото предоставлено пресс-службой
— Чем ты руководствуешься, когда создаешь каждую очередную работу, когда меняешь что-то музыкально? Зачем тебе это нужно?
— Знаешь, как правило, все происходит неосознанно, но с желанием открыть для себя что-то новое. Как у детей – из любопытства и живого интереса: хочется узнать, что находится в одной «комнате», что в другой, что это за новая «игрушка»… И так далее. Но, положа руку на сердце, последние года два-три мы находимся в очень понятной нам самим системе координат. Не то что бы мы уже все знали, просто нам комфортно двигаться в определенном русле, и мы продолжает это делать. Вокруг нас, в мире наоборот все становится очень не стабильно, а нам удалось сгруппироваться. Пока нас не шатает из стороны в сторону.
— В какой момент для тебя произошел самый резкий перелом в истории группы?
— В 2010 году, когда я перестал выступать с теми музыкантами, с которыми играл 12 лет. Мы были одной семьей, а причиной распада послужили, как это часто бывает, личные, бытовые истории. Это было тяжело, но я решил не отменять концерты и позвал участников команды «Марсу нужны любовники» (тогда она называлась по-английски – «Mars needs lovers»). На два года они стали группой «Сансара», привнесли много нового в звучание, и она превратилась на тот момент в электронную команду. Просто мне не хотелось останавливаться.
— Ты начинал заниматься музыкой в другую эпоху: где комфортнее – в прошлом или в настоящем?
— Конечно, в настоящем. Мне очень нравится то, что происходит, сейчас есть больше свободы, у меня появляется больше идей. Мы придумываем много всего нового. Понятно, что при этом есть что вспомнить. И можно отметить какие-то прорывы, которые происходили за всю историю. Альбом «Всевозможно» 2001 года был таким еще юношеским прорывом, «Пожары» 2008-го — это очень странная пластинка и очень точное отражение взгляда изнутри, «Игла» 2012-го – вообще новая группа, которую знают молодые люди сегодня. Многие из них даже не в курсе, что происходило до этого.
— А что происходило после? Мне кажется, «Игла» и «Ласточка», вышедшая через четыре года, — абсолютно разные работы. Даже музыкально: если первая кажется более экспериментальной, то вторая – возвращением к рок-традиции и ее переосмыслением. Как ты сам их воспринимаешь?
— Оба этих альбома мы сделали с Феликсом Бондаревым. И для меня «Ласточка» — как раз логическое продолжение «Иглы», только более мягкое. Я обычно так обозначаю их взаимосвязь: «Игла» — начало любви, эмоционального подъема, связанного с тем, что ты обрел новое чувство, а «Ласточка» — скорее история о том, что какие-то эмоции имеют свойство заканчиваться. Да, это разные работы, но при этом — две части одного целого.
Фото предоставлено пресс-службой
— Когда у «Сансары» вышел самый первый альбом, его продюсировал лидер группы «Чайф» Владимир Шахрин. Насколько сегодня важно для молодой начинающей группы, на твой взгляд, иметь старшего союзника, «паровоз», который будет какое-то время вести ее за собой?
— Могу сказать, что в самом начале пути Володя нам сильно помог. Я очень признателен ему за это, все было отлично, но если бы меня сегодня попросили стать для кого-то таким человеком, я бы отказался. Мне меньше всего хочется кому-то что-то советовать. Как бы мне ни хотелось иногда это сделать, я стараюсь воздерживаться от замечаний.
— Расскажи про свой концерт-спектакль «Пионер», который ты поставил в Екатеринбурге и теперь в Москве?
— Это история о чувствах и эмоциях современного человека, местами интерактивная, когда в действие вовлекается зритель. Суть в том, что каждый из нас — пионер своей собственной жизни. Мы первооткрыватели самих себя в различных жизненных ситуациях. На внешний призыв «будь готов!» нам часто ничего не остается, как отвечать, порой даже обманывая себя — «всегда готов!». Об этом, в частности, и история. В ней участвуют и музыканты – лидер грузинской группы Mgzavrebi Гиги Дедаламазишвили и главный «Мумий Тролль» Илья Лагутенко.
— Кстати, какой опыт дало тебе участие в проекте Ильи «Горностай» несколько лет назад, когда для совместных экспериментов была собрана коллаборация музыкантов из самых разных географических точек?
— Это была довольно короткая история, которая быстро закончилась. Гораздо больше опыта и впечатлений я приобрел, работая арт-директором одноименного клуба, где на протяжении какого-то времени проходили различные концерты, собирались интересные люди. Но две эти истории, конечно, взаимосвязаны.
— До сих пор в музыкальных кругах популярен термин «инди-музыка», но с момента своего возникновения он очень сильно мутировал, менялся. Что значит для тебя это определение?
— Исходя из его происхождения («indie» — «независимый»), это музыка различных жанров, будь то поп или рок, но сделанная по каким-то другим законам, нежели раньше. Это единственная общая черта. Этот термин больше не имеет никаких конкретных характеристик, поэтому, мне кажется, несмотря на частоту употребления, объективно он не имеет отношения к музыке. Например, «Чайф» — тоже независимая группа, но ее нельзя сравнивать с той же «Сансарой». Если рассуждать о том, что такое независимая сцена в России в целом, то это те артисты, чьи песни никогда не понравятся таксистам, но они все равно продолжат их сочинять. Возможно, когда-нибудь это станет настолько успешным, что ты не будешь ломать голову, как прокормить свою семью, продолжая заниматься любимым делом.
